Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]
И сразу понял: ошибся. Длинноволосый задергался, обозлился, засучил рукава:
— Ты нас учить будешь, как обращаться с хорошими приятелями? Корить будешь приятелями?
И запрыгал, задергался, пытаясь достать кулаком до ровных зубов, до губастой миролюбивой улыбки Алехина.
— Он еще нас будет корить!
Когда Алехин позже рассказывал про случившееся в переулке, он, в общем, почти ничего не скрывал. Да и что скрывать? Все-таки трое. Разве разумный человек полезет в драку против троих? И забор грязный. Его, Алехина, значит, прижали к мокрому грязному забору, испачкали ветровку. А он все сдерживал этих типов. Жалел. Вы чего, дескать, разошлись, мужики? Здесь рядом милиция, здесь сержант Светлаев! Но глупым мужикам было все равно. Особенно бесился длинноволосый. Алехин, если бы захотел, мог запросто утопить его в луже, но рядом находились Заратустра и Вий. Черт знает, что у них в оттопыренных карманах, что спрятано за голенищами?
По рассказу Алехина выходило, что все трое были в высоких резиновых сапогах.
Чтобы не пугать длинноволосого, чтобы не спровоцировать настоящую неравную драку, Алехин якобы демонстративно отступил в лужу и, понятно, промочил ноги. Кроме того, скользко, Алехин нечаянно упал в лужу. Эти типы вроде опомнились, начали извиняться, длинноволосый протянул руку помощи. Но рука сорвалась, и Алехин еще три раза нечаянно падал лицом в грязь. Это рассердило длинноволосого: вот, дескать, Алехин, ты не держишься на ногах, а потом начнешь говорить, что это мы тебя замарали! Стали тянуть Алехина из лужи уже все втроем и, конечно, опять уронили.
Но подняли.
А чтобы снова не упал, прижали к грязному сырому забору. Длинноволосый при этом нечаянно сорвал с Алехина шарфик и втоптал в грязь.
— Ну, берешь рака? За деньги.
— За какие такие деньги? — отмахивался от длинноволосого грязный и мокрый Алехин.
— За хорошие деньги, — дергался длинноволосый. — За отечественные.
— Я вообще не беру чужого, — отмахивался Алехин.
— А ты не бери. Ты купи.
Для надежности Алехина прижали к забору, но забор оказался скользкий, Алехин упал. Его снова выловили из лужи:
— Теперь возьмешь?
— А что изменилось? — якобы обиделся Алехин. — Цены упали? Не хочу брать ничего чужого. Не мой этот рак, — упорствовал Алехин. — Не хочу рака. Он и не ваш, наверное.
— Вот заладил. — У длинноволосого прямо руки опускались. — «Наше — ваше». О чем ты? Чего как попугай. Раз наше, значит, и ваше. Что за непонятки? Наше, значит, ваше, а ваше — это наше. Не так разве?
— Не так!
— А как? — обозлился длинноволосый. — Если рак наш, тогда что твое?
— Ветровка моя, — заявил Алехин. — Шарфик мой. — Он топнул по воде. — Лужа моя. Родина моя. Земля.
— Земля? — сильно удивился длинноволосый. — Неужели Земля твоя?
— Ну, наша, — поправил себя Алехин.
— А Родина? — еще сильнее удивился длинноволосый. — Она твоя?
— Ну, наша.
— Тебя прямо не поймешь. Чё попало. — Длинноволосый ловко сунул руку в наружный карман алехинской ветровки. — Черт с тобой, уговорил. Бери рака без денег. — И добавил, пытаясь достать кулаком до ровных зубов Алехина: — Ты нам сразу понравился.
И снова заинтересовался:
— А реки, горы, Алехин? Они чьи? А подземные ископаемые и облака? А вымершие существа? Тоже твои?
— Наши, — совсем запутался Алехин.
— А море?
— Обское, что ли?
— Ну, пусть Обское.
— Тоже наше.
— А Черное?
— И Черное — наше.
— Это, значит, и твое, Алехин?
— Ну да. Алехин не врал.
Черное море, Понт Евксинский, он любил. Он пять раз ездил к Черному морю. Возвращался из Пицунды загорелый, уверенный, похорошевший. Начинал считать себя обаятельным, что льстиво подтверждали его пожилые клиентки. Загорелый, уверенный, подолгу тренировал перед зеркалом уверенную улыбку. Для опытного страхового агента широкая уверенная улыбка — первое дело. Спорт, искусство, кино и все прочее — это второе дело, а улыбка — первое.
— А вот лишишься ты Черного моря, Алехин, хорошо тебе будет?
Ну, козлы! Алехин даже рассмеялся. Лишиться Черного моря! Да пусть оно окажется хоть грузинским, хоть украинским, хоть турецким, хоть румынским или там болгарским и так далее, никто всего моря никогда не лишится. Хватит моря на них и на нас. На всех хватит.
Смех Алехина Заратустру Наманганова и его корешей неприятно разочаровал.
Они переглянулись, вроде как не поверили Алехину. Все мокрые, на Вие телогрейка раскисла. Да и сам Алехин, плотно прижатый к грязному сырому забору, сильно скучал. Не поленился бы пойти в обход опасного переулка, сидел бы в своей кухоньке и варил чай. До него не сразу дошли слова ласкового Заратустры и его кореша.
— Ох, лишишься, Алехин, Черного моря… Аральского лишился, теперь лишишься Черного… Вспыхнет в одночасье… И не будет больше твоим или ихним… Лишишься, лишишься моря, Алехин…
— Как это вспыхнет море? — поразился Алехин.
— А вот так. — Длинноволосый сделал неприятное движение, будто чиркнул спичкой под носом Алехина. — Пых и готово!
Дебилы! Алехин презрительно засмеялся.
— Телефон у тебя есть?
Алехин помедлил, потом высокомерно кивнул.
Глава VIII
Домашний телефон был предметом его гордости.
Алехин простоял в очереди на телефон почти десять лет и все равно ему поставили только воздушку — в один день и совершенно случайно. Кстати, в тот день он и увидел Верочку. Ноги длинные, глаза лесные, зеленые, полупрозрачная кофточка на груди и все такое прочее. И Алехин чем-то ее привлек. Может, осторожной улыбкой. Алехин никогда об этом у Верочки не спрашивал. Строго ответив на открытую широкую улыбку страхового агента, Верочка, как и подобает опытной секретарше, пробежала тонким красивым пальчиком по длинному списку, лежащему перед ней:
— Опаздываете, товарищ Алехин.
Алехин удивился, но виду не подал.
Неужели его очередь подошла? По срокам не получалось, но мало ли.
Начальник телефонной связи, человек еще молодой, но умудренный казенной жизнью, сидел за просторным письменным столом и курил длинную иностранную сигарету. При этом он внимательно слушал острые анекдоты какого-то кудрявого смуглого весельчака, может, первого своего помощника. Увидев Алехина, кудрявый умолк и недовольно отсел в сторону, а начальник телефонной связи с удовольствием закурил новую сигарету.
Алехин в ответ улыбнулся открыто.
Он видел: начальник телефонной связи много работал. Пепельница забита окурками, на столе номер газеты «Советская Сибирь». Он даже упал духом. Конечно, у начальника телефонной связи тысячи важных дел, а тут он, Алехин, явился со своим мелким вопросом. К счастью, начальник уже поднял на Алехина глаза. В них роилось некое безмыслие, но посоветовал он умно:
